Мы летим с тобой в одном самолете

«Я была в браке очень счастлива». Нечасто сегодня приходится слышать такое признание. Всё больше какие-то претензии, обиды, упреки в отношении человека, с которым соединил Господь. И что остается тогда, когда этот человек уходит в вечность, кроме отчаяния от утраты, помноженного на горечь от безрадостно прожитых лет? Но в то же время каково это — остаться одной, если супруг был смыслом жизни? «Уходом мужа Бог словно подготовил меня к встрече с Собой»,— говорит героиня нашей истории. О том, как потеря может стать началом обретения другого, главного смысла, рассказывает прихожанка храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» и храма в честь первоверховных апостолов Петра и Павла г. Саратова Татьяна Соловьева.

С Володей мы встретились в 1980 году в Уральске, на оборонном предприятии, куда я пришла работать переводчиком. У нас была довольно большая разница в возрасте — 16 лет. Он был крупным специалистом, ведущим инженером. Не думала, что такой человек может заинтересоваться мною, поэтому долгое время даже не понимала, что он за мной ухаживает. Володя был человек очень сдержанный, и его знаки внимания я воспринимала как проявления воспитанности и галантности. То яблоки принесет, то в кино пригласит, то хорошие путевки нам в отдел отпишет. Моя мама увидела больше, чем я. У нас на заводе был фотокорреспондент — Юрий Ильич — бывший ТАССовец. Наверное, ему было интересно за нами наблюдать: как одна ничего не понимает, а другой страдает. И он сделал несколько фотографий — мы с Володей в одном кадре. Распечатал их и мне подарил. Показала их маме, а она говорит: «Таня, почему Владимир Петрович все время на тебя смотрит? Да ты ему нравишься!». Я начала возражать: он ко всем одинаково хорошо относится. А однажды мама сказала, что желала бы мне такого мужа, как Владимир Петрович, словно благословила нас. Когда мамы не стало, Володя более активно стал проявлять свои чувства, опекал меня, потому что мамин уход я пережила очень тяжело.

* * *

 

Позже Володя признавался: «Я тогда понял: если сейчас не возьму в свои руки эту историю, то у меня ее никогда не будет». Вскоре мы поженились. Он стал для меня всем: мужем, другом, наставником.

Это был человек, чрезвычайно влюбленный в жизнь. Ему все было интересно. Легкий на подъем, спортивный, стремительный. Он не выглядел на свои годы, иногда в каких-то вопросах я даже чувствовала себя старше. Все время за него беспокоилась, потому что он начисто был лишен чувства опасности, инстинкта самосохранения. Всегда очень быстро принимал решения. Однажды в одну секунду завел собаку, даже не спросив меня. Моя сестра Люда купила щенка боксера. Я ее отговаривала: «Собака — это серьезно, это же член семьи, ее воспитывать надо, выгуливать, кто ею будет заниматься, ведь тебе некогда — ты все время в командировках, а Ирочка (дочка Людмилы. —Авт.) еще маленькая». Но Люда стояла на своем: «Ира одна растет. Ей нужно учиться хоть о ком-то заботиться». И получилось так, что однажды Ирочка щенка нечаянно уронила, у него что-то произошло со спиной, и Норис стал обездвиженным. Ночью Люда звонит, трубку взял муж, она ему говорит: «Вова, мне завтра надо уезжать, что делать?». И слышу, что Вова говорит следующую фразу: «А какие же хорошие руки возьмут сейчас обездвиженную собаку? Давай ее к нам, но с одним условием: ты ее никогда назад не попросишь». Я похолодела. Говорю: «Вова, а ты хочешь Нориса к нам забрать?». Он мне говорит: «Ну да, Тата, они не справляются».

И вот у нас собака, которая не может двигаться. А на мне еще и Иринка — из-за того, что Люда все время была в разъездах, девочка жила у нас почти постоянно. Пришлось, ухаживая за лежачим псом, преодолевать брезгливость, да и вообще — забывать про усталость…

Откуда Володя знал, что надо делать, не представляю. Никто его этому не учил. Специальной литературы тогда не было… Он каждый день делал Норису массаж, какие-то упражнения, вытаскивал его на траву. Весь двор обожал нашу собаку. Середина 90-х, времена дефицита, но у нас дома был целый склад витаминов и лекарств — нам их приносили соседи, друзья соседей, друзья друзей соседей… Когда через полгода Норис первый раз самостоятельно вышел на улицу, все жильцы ликовали. Мы никогда не разговаривали с ним командами. В этом не было нужды. Он понимал нашу речь, да что речь — мысли! Какой же он был любвеобильный! То тепло и заботу, которые мы отдавали ему, он возвращал в таком приумноженном объеме… Когда Норис ушел, прожив с нами 12 лет — максимальный срок, отпущенный этой породе, я так горевала, что Володя предлагал: «Давай возьмем боксерчика, тебе будет легче». Но я отказывалась: не смогла бы пережить такое еще раз. Может быть, если бы у меня тогда было христианское отношение к смерти, уход Нориса я бы перенесла иначе, но тогда я еще долгие месяцы ощущала на своей руке его дыхание.

Мама говорила, что в семье женщина — основа мира и благополучия. Я всегда это помнила, но не могу сказать, что как-то особо старалась. Просто Господь привел ко мне моего человека. Подарил мне мою половиночку, и я была очень счастлива в браке.

Поссориться с Володей было просто невозможно. Он был очень мягкий, деликатный человек, никогда не делал того, что могло бы меня обидеть. Но если он принимал решения, то я просто с ним соглашалась. Потом порой оказывалось, что решение было неправильным, и он, жалея об этом, говорил: «Тата, ну почему ты меня не остановила?». А я отвечала: «Вова, я всегда помню о том, что у тебя больше опыта, у тебя есть на это аргументы. Зачем спорить? Я же не уверена в том, что мое мнение правильнее».

Если у нас и случались разногласия, то только основанные на моей заботе о его здоровье. Володя очень много курил. Когда мы поженились, я отвоевывала у него каждую сигарету, одну за другой: «Давай договоримся: приходишь с работы — до ужина не куришь. После ужина одна сигарета и всё…». В 2004 году врачи сказали, что сердце у него совсем плохое и что если он не прекратит курить, ему останется немного. Я была в отчаянии: «Не могу тебя потерять! Пожалуйста, попробуй!». И он в один день бросил курить. Такой у него был характер. Позже он мне говорил: «Как я тебя теперь понимаю! Что же ты претерпела от меня! Как же мне противен теперь этот дым».

У нас не было каких-то крупных ссор, тем более скандалов. Мне могло что-то не понравиться, но Володя ко мне подходил и говорил: «Тата, мы же летим с тобой в одном самолете?». Я отвечала: «Да, в одном». И всё. Это был наш сокровенный пароль.

Бог не дал нам детей. Одно время я предлагала Володе усыновить ребенка, но он не соглашался. Я объясняла свое желание тем, что боялась одиночества в старости. А он говорил: «Тата, что ты! Дети не спасают от одиночества в старости. Человек в старости одинок». Я спрашивала его: «Неужели тебе не хочется, чтобы у нас был малыш?» А он отвечал: «Ты знаешь, а в тебе всё, что мне нужно». Он так ко мне относился, что отсутствие ребенка не стало для меня трагедией, кроме того, вокруг нас постоянно были люди, о которых нужно было заботиться. И я не чувствовала какой-то ущербности от того, что не стала матерью.

* * *

Наша семья перебиралась в Саратов постепенно. Сначала переехали две мои сестры: старшая — Оля и младшая — Люда. Довольно долго мы довольствовались редкими отпускными встречами. Однажды они привезли мне в подарок сувенирную тарелку с изображением саратовского храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали». А когда мы приняли решение переезжать, и я отправлялась в Саратов, чтобы посмотреть варианты квартир, Володя мне сказал: первой смотри квартиру на Соборной — она тоже была в списке. Мне квартира совсем не понравилась, но когда я описала ее Володе, он сказал: надо брать ее. Это самый центр, будем ходить на набережную гулять, у тебя будет храм…

«У тебя будет храм». Он словно знал, что храм станет для меня спасением. Мы прожили в Саратове вместе с Володей всего семь месяцев. А потом его не стало. У меня было такое чувство, словно меня распилили пополам, и та половина, что осталась, не чувствует ничего. Из этого окаменевшего состояния меня вывел священник, который Володю отпевал. Он мне сказал: «Вы сейчас очень много для него должны сделать». Он же ушел совершенно неподготовленный. Без исповеди, без Причастия. Эта фраза меня отрезвила. Батюшка сказал: «Теперь Вы должны молиться о его душе, чтобы ему было там так же хорошо, как здесь». Позже настоятель этого храма сказал мне очень важные слова, которые помогли мне выбраться из этого эгоистичного чувства отчаяния, когда ты от горя сходишь с ума. Безутешное горе — это эгоизм, когда ты думаешь не о человеке, который ушел, а о себе. О том, каково тебе будет без него. И мне батюшка тогда сказал: «Вы ему сейчас, может быть, более нужны, чем раньше при жизни». И вот это осознание моей ему нужности помогает мне дальше жить. Делает эту жизнь осмысленной. И чем больше я за него молюсь, тем, как мне кажется, он меньше за меня там беспокоится…

* * *

Когда начинаешь на первое место ставить Господа, то постепенно понимаешь, что все, что с тобой случалось,— не случайно. Господь о нас все знает, все ведает еще до нашего рождения, даже до того, как мы стали точечкой…

Мне было лет пять, когда у нас очень сильно заболела бабушка. В это время моего отца перевели в морской порт Гурьевский. Климат там был еще более жесткий, чем в Уральске. Почти пустыня. А мама тогда была беременна четвертым ребенком. И она не могла его выносить. Врачи сказали, что у нее состояние очень плохое, стоял выбор между ребенком и ею, и папа вынужден был выбрать… Это был мальчик, большой срок. Предстояла опасная операция. Я не знала слова «Бог», но я молилась! «Пусть бабушка будет здорова, пусть мама будет здорова, пусть папа будет здоров, пусть Оля будет здорова, пусть Люда будет здорова». Каждую ночь перед тем, как заснуть, я это говорила.

Крещение я приняла в 1983 году. Однажды мама сказала: «Дочка, на мне большой грех — я не окрестила тебя. Давай сделаем это сейчас». Креститься в Уральске мне — сотруднице оборонного предприятия — было нельзя. Сразу на завод поступил бы сигнал. Поэтому мама предложила поехать в Москву к ее подруге. Я говорила: «Зачем я буду креститься, когда даже не понимаю, для чего это нужно. Мамочка, пожалуйста, я пока не хочу». А мама сказала: «Потом, когда-нибудь, ты поймешь для чего, а пока сделай это ради меня». И мы поехали в Москву. После крещения я почувствовала такую легкость, какой ранее не испытывала. Все сомнения, которые терзали меня, пока мы ехали к храму, словно испарились.

Воцерковляться я начала в 1990-х годах. Почему-то стало тянуть к храму. Володя сделал эскиз крестиков и заказал их у ювелира. Потом мы их освятили, свой я ношу до сих пор. В 2005-м мы обвенчались. Я еще не знала молитв, не знала, как исповедоваться, причащаться и где обо всем этом можно прочитать. Помогали люди — среди знакомых были воцерковленные, которые подсказывали. Но все это было достаточно поверхностно. Это сейчас я понимаю, как была неправа, когда говорила: «Я так занята, у меня всего один выходной, и мне надо сделать и то, и другое, я так устала, пожалуй, сегодня в храм не пойду». То есть я двигалась к Богу, но крошечными шажками. Сейчас думаю: «Боже, сколько от меня ушло! Сколько мимо меня прошло! Как же можно это все наверстать?».

В Уральске не было такого священника, к кому бы я духовно приросла. Мне кажется, сама в этом виновата. Потому что в храм не входила, а влетала. Мне всегда было некогда, у меня всегда были какие-то дела. То есть ты вроде бы с Богом — и не с Богом, тебе некогда. Он у тебя не на первом месте. Он у тебя где-то там, когда найдется время. А оно очень часто не находилось. Сейчас все иначе.

Помню свою первую Пасху. Это был 2013 год, а я пришла на свою первую в жизни пасхальную службу. Раньше только по телевизору смотрела. Шла с тяжелым сердцем. Личная скорбь не позволяла ощутить пасхальную радость. Но в церкви со мной что-то произошло, и я себе сказала: «Если Господь даст мне еще пожить, я никогда не должна пропускать этих служб!». Несмотря на свою скорбь, ощутила такую необыкновенную радость… Словно сама ожила. Вышла из храма — солнце только начинало всходить. Прозрачно-розовое утро было так прекрасно, что у меня перехватило дыхание. Господи, я ведь могла всего этого не увидеть! Тогда поняла, что в скорбях нас Господь нянчит, как детей. И дает нам то, что нам в каждый момент жизни больше всего нужно.

Как же милостив ко мне Господь, ведь сегодня Он мне столько дает! На любой мой вопрос могу получить ответ. А у меня вопросов много… То есть уход Вовы словно подготовил меня к встрече с Богом. К тому, чтобы я всецело Ему доверилась и пошла за Ним и к Нему. У каждого человека бывают потери. И лишившись любимого, так легко потерять себя. Всего месяц назад ушла моя старшая сестра Оля. Как же мне ее не хватает… Страшно представить, что было бы со мной, если бы я не была сейчас с Господом. Он утешает, Он врачует, Он дает надежду на встречу…

Нельзя жить прошлым. Надо жить настоящим. Жить сейчас. Надо быть с Богом сейчас, потому что потом можно просто не успеть. Надо благодарить. И надо отдавать долги…

Фото из архива Татьяны Соловьевой

Фото в самолете — случайное, взято из интернет-источника

Газета «Православная вера» № 12 (536)

Другие новости

В Саратовскую православную духовную семинарию требуется мойщик посуды.

Варианты графика работы:2/2, рабочее время с 08.00 до 20.00 ч.5/2, рабочее время с 09.00 до 17.00 ч.Заработная плата 16 000…

4 ноября клирики и прихожане храма «Утоли моя печали» приняли участие в традиционном крестном ходе с КАЗАНСКОЙ ИКОНОЙ БОЖИЕЙ МАТЕРИ

4 ноября клирики и прихожане храма «Утоли моя печали» приняли участие в традиционном крестном ходе с Казанской иконой Божией Матери.…

ЕПИСКОП СИМОН СОВЕРШИЛ ВСЕНОЩНОЕ БДЕНИЕ В ХРАМЕ В ЧЕСТЬ ИКОНЫ БОЖИЕЙ МАТЕРИ «УТОЛИ МОЯ ПЕЧАЛИ» Г. САРАТОВА

📝 3 ноября, в канун празднования Казанской иконе Божией Матери, епископ Шахтинский и Миллеровский Симон совершил всенощное бдение в храме…